Волею обстоятельств, оставшись одна, решила поискать новое место жительства, не столь для обитания, сколько для души. Очень хотелось быть ближе к природе и чистому свежему воздуху.

Поселилась я в старинном селе в 1986 году, вдали от городской суеты, в очень живописном месте, с огромными просторными лугами и тончайшим ароматом разнотравья. Неповторимая свежесть воздуха, лес, река так пьянили и манили меня в этот прелестный уголок российской глубинки! Здесь невозможно было оставаться равнодушной к голубому небу с белыми, как лебеди, облаками, к хрустально чистой воде, несущей память прошлых жизней и к вечернему, величественному по красоте, закату. Магический шар солнца освещал горизонт, наполняя его красками, достойными кисти художника.

Васильевская (Глотовская) усадьба пленила меня волнующей красотой, интриговала неизвестностью, какой - то неведомой для меня вековой тайной. И одновременно пронзала до боли.

Изгиб высокого холма, внизу - река меж заливных лугов, а поближе к подошве гористого берега - тихий рукав ее, где прозрачная, словно бы стоячая вода, всегда была чистой и теплой. Связь с природой ощущалась не только как радость, но и как мучение - настолько была она самодовлеющей, все в себе подчиняющей, настолько прелесть мира до боли восхищала, но и терзала...

Наступила золотистая ранняя осень. На реке звонко и резко гоготали гуси, утки, дикие куры и даже лебеди, случайно залетевшие в этот милый край - деревня меня очаровала.

Просыпаться приходилось на ранней заре: кричал петух, сообщая всему миру о начале дня. Рано утром я выехала в сад, наполненный лиловым туманом. И все существо мое начинало наполняться чистотой воздуха, песней птиц. Шла я по утренней траве под тенью еще зеленых, неподвижных вершин деревьев, озаренных рассветом, шла и слушала серебристо – чистую, трехколенную флейту неведомой для меня птицы. Ее звонкое, и необыкновенное по своей свежести звучание, завораживало меня, приобщая к какой-то непостижимой тайне жизни.

В утренней свежести красота осени особенна прелестна. И в ней усадьба. Небольшая, старая, но прочная, окруженная столетними березами, лозинками. В запущенном саду сводили с ума трели птиц, дурманил аромат зрелых яблок. Ветви сирени и липы обнимали дом, хотя был он невелик и приземист. Пахло в нем, прежде всего яблоками, а потом уж старой мебелью, красным деревом, печью, сосновыми и березовыми поленьями. А когда они начинали потрескивать в камине, комнаты наполнялись запахом смолки, напоминающей запах ладана.

До сих пор по ночам в деревне я испытываю неожиданно - страшное, томительно - тревожное чувство, почти страх, а с наступлением утра с восходом солнца тревога исчезает и наступает новый день, новые знакомства с сельчанами.

Народу много - все люди загорелы, с обветренными лицами, в поддевках и длинных сапогах. Старики и старухи живут в Васильевке очень подолгу - признак зажиточной деревни.

В шагах девяти от моей усадьбы живет бабка Глаша - девяносто три годочка уж отмахала, хозяйничает с дочкой: косят сено, сажают картофель и сами обрабатывают свои посадки.

Иногда к ним захаживает дед высокий, с живыми, лукавыми с хитринкой глазами, седой пушистой бородой - Петрович.

- Сколько годков - то протопал по Васильевской земле?

- А не знаю, матушка.

- А Ивана Алексеевича - то помнишь?

- Как же, матушка, явственно помню, кажись, одногодки были. Как же позабыть то его, стихи писал, на мою будущую невесту поглядывал. Ей в ту пору четырнадцать годков стукнуло. Красавицей писанной была, статная, не по годам развитая.

- Ну, вот видишь, тебе значит более ста лет.

И поведал Петрович о том, что домик мой оказывается на самом бунинском месте, рядом с домом, смотрящим окнами на реку, на мостик через нее. Это бывшая усадьба немца винокура Отто Карловича Туббе. Когда-то дом Туббе, очень милого немца - был гостеприимен. Сюда часто наведывался пятнадцатилетний Ваня Бунин, гостивший в Васильевском у Пушешниковых, своих родственников. У младших дочерей Отто Карловича была гувернантка, молоденькая и милая девушка, и Ваня стал мечтать о ней. А потом он познакомился поближе с Эмилией Фахтер. Здесь нашел он свою первую любовь. Так постепенно открывала я что-то новое о Бунине.

Ходила к реке, к старому обветшалому, хотя не утратившему прежней красоты дому, дышала и не могла надышаться воздухом, которым дышал Бунин (а воздух действительно у реки особенный). Здесь на протяжении десяти лет создавал он прекрасные и великие произведения: «Суходол», «Господин из Сан - Франциско», гениальный роман «Жизнь Арсеньева» и др. Бунин неоднократно отмечал, как много значит для него усадьба в Васильевском –«прекрасная, старинная усадьба, как нельзя лучше располагает к творческой работе» - писал он друзьям. Дому двоюродной сестры, Софьи Николаевны Пушешниковой, суждено было стать для Бунина на долгие годы «приютом муз и вдохновений», как и самому селу.

Вот от чего в волнении и тревоге сжималось мое сердце. Сама того не осознавая, чувствовала его (Бунина) невидимое присутствие. Меня тянул к себе, как магнитом, полуразрушенный храм, со звучавшими когда - то колоколами, рядом с которыми находилась усадьба Софьи Николаевны. «Деревенскому дому, в котором я опять провожу лето, полтора века. И мне всегда приятно вспоминать и чувствовать его старину. Старинный, простой быт, с которым я связан, умиротворяет меня, дает отдых среди моих постоянных скитаний»; «…целый день я скитаюсь по пустым равнинам. Голодный и прозябший, возвращаюсь я к сумеркам в усадьбу, и на душе становится так тепло и отрадно, когда потянет из усадьбы запахом дыма, жилья...» - писал он.

Бунин всю свою трудовую и долгую жизнь был бездомен - «как птица небесная». Дом он понимал и принимал в том смысле, насколько способствовал его окружающий быт - творческому состоянию, душевной просветленности и возвышенной забвенности. Дом - крепость, но крепость духовная, повитая родовой памятью, преданиями, передающимися от поколения к поколению. Таков дом Бунин любил, ценил, оберегал в душе.

Многое в мире люблю
Больше всего мне любезен
Дом, где пылает очаг в зимнюю
Пору, когда сыплет снегами зима...

Именно здесь, в Васильевском, мне дал Господь открыть, почувствовать и разгадать его печальную душу, так стремящуюся к своим истокам. Ибо у каждого родника свой исток, своя долина водосбора со своими запахами трав, почвы и корней деревьев, растущих только в этом селе или долине. Вода каждого родника имеет особый привкус и иногда трудно определить его, потому что в него входит мельчайшей частицей своей индивидуальности каждая травинка, соприкасающаяся с ней.

Видно так возникает и индивидуальность поэтическо-писательского голоса, собирающая в многообразии своей долины жизни только ему свойственную интонацию, интонацию неповторимости своей судьбы, и заполняет пустыню времени смыслом.

Иван Бунин - наш земляк, родник его творчества выбился наружу в исконно Российской плодородной почве Липецкого края. Он всей душой любил деревню и крестьянский быт, русского мужика-крестьянина. С любовью и надеждой обращался ко всему миру (и к себе самому). Писал, что «хочется со слезами благодарности целовать Землю». - настолько он любил свой край.

Срок настанет - Господь сына блудного спросит:
Был ли счастлив ты в жизни земной?
И забуду я все, вспомню только вот эти
Полевые пути меж колосьев и трав.
И от сладостных слез не успею ответить
К милосердным коленям припав...

Да, он любил ее, свою Родину, всей сутью своей нелегкой жизни, всем своим восторгом, всем своим опытом прошлого и надеждой на грядущее.

Думается, что поэт живет дважды: сначала время формирует поэта, потом поэт преобразует время. Поэзия возникает на перекрестке, она держит два конца времени - прошлое и грядущее. Отталкиваясь от прошлого, она устремляется в завтрашний день мира. В этом ее суть и назначение, ее обязанность и судьба.

Часто задаю себе вопрос: почему судьба так распорядилась, что наш замечательный русский писатель, поэт, наш земляк, последние годы земной жизни жил не среди нас, а за границей и так тосковал о своем родном гнезде: «В аллее, перед старым домом, гнилая черная скамья... на старый лад, в быту знакомом душа печалится моя, она к истокам воротилась...»

Жил Бунин за границей, а душа его здесь, у своих истоков, но на то воля Бога. У каждого свой рок, своя судьба, даже у многострадальной России своя судьба. И если бы не революция семнадцатого года, не потеряла бы Россия такого гения. И если жива его душа, а душа бессмертна, хочу ему сказать: «Моя душа твоей душе внимала, ты стал моим, а я твоей не стала», но я тебя слышу, мы все тебя видим, благодарим за бережное отношение к пленительному русскому слову. Твои гениальные произведения стоят рядом с великими классиками А. Пушкиным, Ю. Лермонтовым, Л. Толстым...

Пишу и утешаю себя тем, что жизнь его земная завершилась, но не его поэтическая судьба. Я уверена, что каждому из нас очень дорого имя И. Бунина, потому что он наш земляк, а еще потому, что он оставил для нас гениальные шедевры мировой литературы.

Будем же гордиться тем, что мы ходим по святой, благословенной земле, ведь по ней ходил и на ней творил Бунин! Здесь просто невозможно не созидать, невозможно скучно не интересно жить!

Савенко, Н. Аромат антоновки кружит голову //Сельский восход. – 2004 г. - 7 сентября